ПОЭЗИЯ НА ФОНЕ ГЛОБАЛЬНОГО КРИЗИСА (к 100-летию со дня рождения Вениамина Блаженного)

ПОЭЗИЯ НА ФОНЕ ГЛОБАЛЬНОГО КРИЗИСА (к 100-летию со дня рождения Вениамина Блаженного)

Опубликовано в категориях: Интересно и познавательно Просмотров: 935

15 октября 2021 года исполняется 100 лет со дня рождения Великого русского поэта XX века Вениамина Блаженного (Вениамина Михайловича Айзенштадта) (1921 – 1999).

Вениамин Михайлович Айзенштадт родился в еврейском местечке Копысь в Белоруссии. С 1946 года жил в Минске. Работал художником-офомителем, фотографом, переплетчиком. С начала 1940-х годов писал стихи, которые начал публиковать только в 1982 году.  Первая книга вышла в 1990 году.

В своих стихах Вениамин Блаженный показал чрезвычайную хрупкость и уязвимость живой природы и человека, разрушающихся под натиском агрессивной цивилизации. Изо всех российских (и, возможно, не только российских) поэтов Вениамин Блаженный наиболее ярко отразил одно из ведущих противоречий второй половины XX века: кризис окружающей среды, за которым, несомненно, стоит кризис общества.

Последний волк на территории цивилизованного государства,

На территории общества,

Где есть сортиры, бордели, общественные учреждения.

Последний волк прислушивается к запаху поредевшего леса,

Прячет в лапы усталую голову.

Он спит или мертв...

Современная жизнь беспощадно расправляется с теми, кто не вписывается в систему. Вне зависимости от того, люди это или животные. И мир становится все более и более жестоким. А тем, кто не вписался, остается надеяться лишь на милость Божию.

В калошах на босу,

В засаленном картузе

Отец торопился к Богу

На встречу былых друзей.

И, чтобы найти дорожку

В неведомых небесах,  –

С собой прихватил он кошку,

Окликнул в дороге пса…

А кошка была худою,

Едва волочился пёс

И грязною бородою

Отец утирал свой нос.

Робел он, робел немало,

И слезы тайком лились, –

Напутственными громами

Его провожала высь…

Процессия никудышных

Застыла у Божьих врат…

И глянул тогда Всевышний,

И вещий потупил взгляд.

Михоэл, – сказал он тихо,

Ко мне ты пришел не зря…

Ты столько изведал лиха,

Что светишься, как заря.

Ты столько изведал бедствий,

Тщедушный мой богатырь…

Позволь же и мне погреться

В лучах твоей доброты.

Позволь же и мне с сумою

Брести за тобой, как слепцу,

А ты называйся мною –

Величье тебе к лицу.

Судя по всему, Вениамин Блаженный верил в Бога, но его отношения с Богом были не вполне типичны для верующего человека. Вениамин Блаженный говорил с Богом «на равных» и открытым текстом  говорил Ему все, что думал о Нём и реалиях сотворенного Им мира:

Еси Бог мои зубы дробит,

Я скажу: «Ты не Бог, а бандит!»

Такого богохульства не позволял себе даже Емельян Михайлович Ярославский (1878 – 1943).

Сергей Александрович Есенин (1895 – 1925) открыл для отечественной поэзии собаку. А Вениамин Блаженный кошку.

По какому-то следу, по ниточке бреда предсмертного,

Доберусь я до детства, до тех и широт и высот,

Где я жил не тужил, и на Господа Бога не сетовал,

И смотрел, как на старой трубе умывается Кот.

И я думал, что Кот на трубе, не из удали,

А спустился с высот по своим поднебесным делам,

И сидел на кресте колокольном во городе Суздале,

И во городе Пскове похаживал по куполам.

Что-то было в том звере хвостато-усато-крылатое

И такое волшебное, столько святой старины,

Словно взмахом хвоста истребил он все воинство адово

И теперь на трубе снова видит домашние сны.

И когда гибнет кошка, гибнет целый мир.

Мы все любили маленькую кошку, которая жила в мире чудес:

То, что для нас было миром – было для нее подушкой и ковриком,

А на подушке в коврике никто не станет играть со смертью.

Солнечный лучик интересовал ее не меньше, чем астронома,

Но, вопреки всем научным теориям она не уступила ему приоритета:

Сначала луч, потом кошка. Нет, сначала кошка, потом луч!

Вот почему она била по лучу капризной лапой,

Что, конечно, не станет делать ни астроном, ни я, ни Вы.

Если бы маленькая кошка знала хоть сотую долю

Того, что знаем мы (я и Вы),

Она превратилась бы в страшного тигра, стерегущего свой помет.

Но она убирала помет с невинной сосредоточенностью,

Между тем, как глаза ее следили за летящей паутинкой

И отыскивали у ней хвост.

Не знаю, чем казались ей люди, может, деревьями, может, морем,

Хотя она и не видела моря.

Когда я садился есть, шевеля губами,

Она видела что-то, чего не видел я: большие сосны воздуха.

Поэтому и присоединялась к трапезе.

После еды она умывалась: ритуал обновления.

В пустоте неожиданной смерти она ощутила все, что ощущаем мы:

Неудобство слишком большого тела, жесткий колючий воздух,

Вес и размер предметов и их враждебность.

В глазах ее, мучительно слепнущих от света,

Громоздились огромные небоскребы,

И она жалобно мяукала: Погасите свет!

Ибо темнота возвращает ей неведение.

Умирая, она на мгновение постигла связь

Между мраком и светом, теплом и холодом, жизнью и смертью.

Маленькая, мертвая кошка.

Смерть снова отступила от нас (от меня и от вас),

Но, отступая, унесла маленькое окровавленное тельце.

И я обвиняю во всем этажи.

... О, эти этажи - тяжелые, серые, каменные этажи, раздавившие кошку.

Первым в отечественнной поэзии Вениамин Блаженный нагядно показал читателям, что все живые организмы на Земле связаны друг с лругом, образуя БИОСФЕРУ:

                             ***

Если Бог уничтожит людей, что же делать котенку?

–  Ну, пожалуйста, –  тронет котенок Всевышний рукав, –

Ну, пожалуйста, дай хоть пожить на Земле негритенку, –

Он, как я, черномаз, и, как я, беззаботно лукав...

На сожженой Земле с черномазым играть буду в прятки,

Только грустно нам будет среди опустевших миров,

И пускай ребятишек со мною играют десятки,

Даже сотни играют – и стадо пасется коров.

А корова –  она на лугу лишь разгуливать может,

Чтобы вымя ее наполнялось всегда молоком...

Ну, пожалуйста, бешеный и опрометчивый Боже, –

Возроди этот мир для меня – возроди целиком.

Даже если собаки откуда-то выбегут с лаем,

Будет весело мне убегать от клыкастых собак,

Ибо все мы друг с другом в веселые игры играем,

Даже те, кто как дети попрятались в темных гробах...

Вениамин Блаженный четко отделял добро от зла и был непримирим к попыткам выдавать одно за другое:

Как мужик с топором, побреду я по Божьему небу.

А зачем мне топор? А затем, чтобы бес не упер

Благодати моей – Сатане-куманьку на потребу…

Вот зачем, мужику, вот зачем, старику, мне топор!

Проберется бочком, да состроит умильную рожу:

Я-де тоже святой, я же тоже добра захотел…

Вот тогда-то его я топориком и огорошу –

По мужицкой своей, по святейшей своей простоте…

Не добра ты хотел, а вселенского скотского блуда,

Чтоб смердел Сатана, чтобы имя святилось его,

Чтоб казался Христом казначей сатанинский Иуда,

Чтобы рыжих иуд разнеслась сатанинская вонь…

А ещё ты хотел, чтобы кланялись все понемногу

Незаметно, тишком, куманьку твоему, Сатане,

И уж так получается: молишься Господу Богу,

А на деле – псалом распеваешь распутной жене.

Сокрушу тебя враз, изрублю топором, укокошу,

Чтобы в ад ты исчез и в аду по старинке издох,

Чтобы дух-искуситель Христовых небес не тревожил,

Коли бес, так уж бес, коли Бог – так воистину Бог…

Некоторые граждане считают, что в этом стихотворении содержится намек на одного государственного деятеля, покровительствовавшего «рыжему  Иуде». Входил ли такой намек в замысел автора? Не знаю...

Вениамин Блаженный считал себя учеником Бориса Леонидовича Пастернака (1890 – 1960) и преклонялся перед своим учителем. Но, тем не менее, стихи Б.Л. Пастернака потрясения у читателей не вызывают. В отличии от стихов Вениамина Блаженного. Поэтому мы имеем все основания считать, что ученик превзошел своего учителя.

Яндекс.Метрика